В основе нравственного сознания человека понятие долга. Более того, чувство долга занимает совершенно исключительное место в жизни человека, и, как бы это ни показалось странно обыденному сознанию, нужно признать правоту слов И. Канта: «Человек живет лишь из чувства долга, а не потому, что находит какое-то удовольствие в жизни» [1, С. 415]. Кант имеет здесь в виду не только каких-то особенно выдающихся в нравственном отношении людей, – он говорит обо всех и о каждом. Если доходить до предельно глубоких и настоящих мотивов, то выясняется, что любой человек, действительно, живет вовсе не потому, что жить приятно, а потому, что жить надо. Те приятные минуты, которые в жизни иногда выпадают и которыми, конечно, стоит дорожить, никак не могут оправдать жизнь во всей ее полноте. И мало того, что человек ощущает, что жить надо, он еще имеет чувство и сознание того, как надо жить, он имеет чувство и сознание нравственного долга. На этой фундаментальной способности человека переживать реальность и значимость нравственного долга основаны любые проявления понятия о долге в его общественной и личной жизни. И долг денежный, и долг гражданский, и долг служебный получают свою обязывающую силу из сознания нравственного долга и в меру верности человека ему. Для бессовестного человека, то есть для человека, привыкшего пренебрегать голосом совести и нравственным долгом, не имеет никакой силы и любой вообще долг.
Стоит задаться вопросом об истоке и смысле нравственного долженствования: нравственный долг – это долг перед кем, перед чем? И на этот вопрос существует два привычных ответа, ни один из которых не способен дать основу для настоящего понимания нравственной жизни человека.
1. Нравственный долг это долг перед самими собой. Несмотря на то, что в этих словах отражается некая важная особенность нравственного сознания человека, они не могут быть приняты за настоящий ответ. Быть должным самому себе, строго говоря, вообще невозможно: это абсурдная формула, в которой уничтожается само понятие долга. Если мой долг это долг передо мною самим, то это означает, что подчиняться я «должен» своим собственным требованиям, следовательно, я вообще ничего не должен, – любой мой поступок не будет нарушением долга, поскольку этот поступок мой.
2. Нравственный долг это долг перед обществом. И это также не является удовлетворительным ответом на вопрос об истоке и смысле нравственного долга. Очевидно, ведь, что общество не вправе требовать от человека исполнения нравственного долга, и более того, – общество само зачастую бывает безнравственно. Общество, действительно, кое-чего требует от человека, однако то, чего оно требует, чаще всего никак не относится к нравственной жизни, а если и относится, то косвенно. Общество требует соблюдения тех норм, которые оно вырабатывает в виде обычаев, традиций, этикета, но все эти нормы могут быть как согласны с побуждениями совести, так и противоречить им. Принцип «с волками жить – по-волчьи выть» отражает определенную реальность жизни, но это принцип никак не нравственный, а скорее безнравственный.
То, чего требует от человека совесть, – это не сам человек себе сочинил, но и общество этого выработать не могло. Практика реальных общественных отношений сама по себе способна внушить человеку скорее безнравственные чувства и мысли. Нужно иметь достаточно крепкую волевую решимость, чтобы сопротивляться весьма убедительному напору таких «житейских мудростей», как: «хочешь жить – умей вертеться», «не обманешь – не проживешь», «наглость – второе счастье», «своя рубашка ближе к телу» и т.д. Если же реальная практика общественной жизни имеет тенденцию разрушать в человеке нравственные устои, то очевидно, что она не могла их сформировать.
Нравственные принципы и нормы могут иметь только сверхъестественное основание, хотя бы потому, что они очевидным образом противоречат естественным законам самосохранения и естественного отбора. Логика атеистического мировоззрения с неотразимой художественной и интеллектуальной силой показана, в частности, в романе Ф.М. Достоевского «Братья Карамазовы». Если иметь смелость делать логически неизбежные выводы из атеизма, то придется признать, что «для каждого частного лица… не верующего ни в Бога, ни в бессмертие свое, нравственный закон природы должен немедленно измениться в полную противоположность прежнему, религиозному, и что эгоизм даже до злодейства не только должен быть дозволен человеку, но даже признан необходимым, самым разумным и чуть ли не благороднейшим исходом в его положении» [2, С. 65].
Этот интеллектуальный сюжет вошел в европейскую культуру в следующей форме: «Если Бога нет, то все позволено». При этом некоторым мыслителям, Ж.-П. Сартру, например, в этой формуле виделось основание и утверждение человеческой свободы: раз Бога нет (а Сартр в этом был уверен), то человек – полновластный хозяин своей жизни. Но Ф.М. Достоевский здесь, конечно, говорит о другом: если Бога нет (то есть если мы делаем такое логическое допущение), то в этом случае просто неоткуда взяться никакому долженствованию, и тогда всякий «долг» следует признать иллюзией или предрассудком. А самое парадоксальное и, безусловно, неприятное для Сартра обстоятельство заключается в том, что в отсутствии Бога становится невозможным не только никакое требование, обращенное к свободной воле человека (то есть нравственный долг), но становится невозможной сама эта свободная воля. В отсутствии Бога человек должен быть, логически рассуждая, признан безраздельно подчиненным либо слепой мировой необходимости, либо столь же слепому случаю. Если человек только продукт природы (то есть слепых стихийных сил необходимости и случайности), то откуда бы в нем взяться самовластью свободы?! Реальность человеческой свободы, как и реальность для человека его нравственного долга, предполагает в качестве своей логической и онтологической предпосылки бытие Бога.
Более того, эти две фундаментальные характеристики человеческого бытия, – свобода и нравственный долг, – даже логически невозможны одна без другой. Понятие долга предполагает, как уже сказано выше, требование, обращенное к свободной воле человека: если же нет свободы, то нет и долга, а есть насилие и принуждение. И наоборот, – если нет никакого долга, если я никому и ничего не должен, то единственным фактором, направляющим и определяющим мои поступки, остаются желания, возникающие во мне помимо моей воли. И в этом случае у меня уже не остается никакой реальной свободы, а есть только биологическая рабская зависимость от биохимических процессов в биомассе. Как писал «величайший учёный и убеждённый атеист» Фрэнсис Крик, «поразительная гипотеза (последовательного атеизма – А.А.) состоит в том, что ваши радости и печали, ваши воспоминания и амбиции, ваше чувство собственного «Я» и свобода воли – все это фактически не более чем проявление деятельности огромного комплекса нервных клеток и связанных с ними молекул. Как выразила бы это Алиса из сказок Льюиса Кэрролла, вы просто мешок нейронов» [3].
Обосновать и по-настоящему понять реальность нравственного долга в жизни человека способно только религиозное мировоззрение.
Литература
1. Кант И. Критика практического разума // Соб. соч. в 6 т. Т. 4. Ч. 1. М.: Мысль, 1965.
2. Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы // Собр. соч. в 30 т. Т. 14. Л.: Наука, 1976.
3. Дулуман Е.К. Фрэнсис Крик – величайший учёный и убеждённый атеист // Свобода от религиозного фундаментализма. URL: http://sotref.com/nauka_i_religija/ kreacionizm/555-fryensis-krik-velichajshij-uchyonyj-i-ubezhdyonnyj-ateist.html. (Дата обращения 08.05.2018 г.).