Одной из центральных задач воспитания как такового является передача нравственных норм и идеалов. При этом передача их не может ограничиваться простым декларативным их утверждением, необходимый результат возможен лишь при наличии связного и ясного обоснования как формы, так и содержания нравственных норм. В свое время Кант удовлетворился тем, что указал на объективное существование и всеобщую значимость некоего “морального закона”, отказавшись даже рассматривать вопрос о его источнике. Моральный закон по Канту просто есть, и все возможные попытки рассуждать о его логических, исторических, генетических или онтологических предпосылках Кантом пресекаются через провозглашение принципа автономии морали. Но даже если согласиться с тем, что содержательно нравственные нормы невыводимы ни из чего внешнего для них, имея статус некоей causa sui (верно ли это допущение – вопрос отдельный), то все-таки та форма, в которой существуют моральные нормы, не позволяет мыслить мораль безлично. В отличие от законов природы, исполнение которых не зависит от воли человека, моральный закон не исполняется автоматически, его исполнение (или неисполнение) – всегда акт свободной воли. Если законы природы можно мыслить безлично, не обращенными ни к кому и ни к чему, как просто явочным порядком заданные формальные алгоритмы протекания событий, то моральный закон есть именно требование, обращенное к свободе человека, к его нравственной активности, и только в такой обращенности, то есть в форме нравственного долга он и существует. И вот тут возникает проблема, которая у Канта проявилась в рассуждениях о соотношении счастья и добродетели и далее в форме учения о постулатах практического разума. Мы же к этой проблеме подойдем несколько иначе. Куда обращены требования морального закона выше было сказано, и этот вопрос прост, но вот откуда эти требования исходят, иначе говоря: нравственный долг – это долг перед кем?
Весьма популярным является такой вариант ответа: нравственные нормы формируются обществом, мораль это сфера общественного сознания и моральный долг это долг перед обществом. Некоторые правильные моменты в такой позиции есть, однако может ли нас такое объяснение удовлетворить по существу и целиком? Понятие долга, как таковое, подразумевает, что тот, кому должны, тот, от кого исходят требования долга, всегда вправе требовать исполнения этого долга, как, впрочем, всегда вправе и простить долг, избавить должника от необходимости его исполнять. Можно ли считать общество таким “хозяином” нравственного долга? – Нет. Дело в том, что, во-первых, общество не всегда вправе требовать исполнения нравственного долга. В огромной массе случаев то, чего от человека требует совесть, ни один человек, ни даже все общество в целом не имеет морального права требовать (бескорыстной помощи, например, или самопожертвования). Во-вторых, требования совести (через которые нам дан нравственный долг) и требования общества нередко расходятся (это уже подозрительно), более того – в случае таких расхождений неправо общество, а не совесть. Если бы общество было законодателем нравственности, то в случае несогласия его требований с совестью более нравственно было бы слушать его, а не совесть (которая, видимо, в этом случае содержит “устаревшую редакцию” нравственного закона). Однако это не так, более нравственно слушать совесть, и мораль не является общественным продуктом. Все, что выработано обществом, изменчиво, все, что является общественным продуктом (язык, одежда, обычаи и т.д.), разное у разных народов, разное и у одного народа в разные эпохи. Понятия же нравственного Добра (и зла соответственно) одни и те же у всех людей во все времена. Итак: нравственные нормы и идеалы хранятся и передаются в обществе, в обществе протекает нравственная деятельность, но не общество является законодателем морали, не оно “хозяин” нравственного долга. Отсюда логично перейти ко второму варианту решения заявленной нами проблемы. А именно: нравственный долг – это долг перед самим собой, личность сама является источником нравственного нормирования, то есть нравственного самоограничения. Этот вариант еще менее удачен. Трудно вообразить, как это я могу оказаться должным самому себе, но даже если такая нелепость возникла, ничто не мешает мне (раз я не кому-то, а сам себе должен) простить самому себе все долги и жить спокойно. Если же “я, которому должны” и “я, который должен” это разные вещи, то неясны истоки такой шизофрении. Нельзя ограничить себя самим же собой. Если же речь идет о личном интересе как основании деятельности, то он не имеет никакого отношения к нравственности, более того очень часто он конфликтует с требованиями нравственного долга (как бы ни закрывали на это глаза сторонники “разумного эгоизма”). Итак: личность есть субъект нравственного выбора, нравственного действия, через ее поступок нравственное нормы проявляются в мире, но эти нормы не личностью формируются, они сверхличны, то есть, всеобщи и руководящи.
И общество, и личность, играя важную роль в осуществлении нравственной деятельности, не могут быть признаны ее законодателем. Общество, если употреблять правовые образы может быть уподоблено системе правового обучения (доведение законов до сведения всех) с некоторыми функциями прокуратуры (надзора за их исполнением). Личность же – исполнительная власть, осуществляющая реальную политику с учетом (или без учета) законов. Статус автономного образования в рамках индивида имеет совесть, осуществляющая функции судебной власти и карательных органов по совместительству. Анализируя взаимодействие всех этих инстанций можно достаточно полно описать, как “работает” нравственность. Однако любые их возможные комбинации и “диалектические взаимосвязи” не дают ответа на вопрос о законодателе. Автором абсолютных норм может быть только Бог.
До сих пор речь шла о форме существования нравственных норм, и эти формальные характеристики неизбежно ведут к признанию сверхъестественного происхождения нравственности. С еще большей очевидностью эта сверхъестественность следует из содержания нравственных норм. “Реальная жизнь” и “трезвый расчет” в целом работают как раз на подрыв нравственности и привести к ее формированию не могут. Естественен “закон джунглей”, а не “закон Добра”. “Мудрость мира сего” – закон естественного отбора, а Мудрость нравственная – явно не от мира сего.