Духовный уровень способностей и проявлений составляет уникальное достояние человека и кардинальным образом выделяет его из природного порядка бытия. Религиозная, нравственная и творческая способности наиболее зримо выражают эту уникальность. Право и правосознание гораздо реже рассматриваются в этом аспекте с точки зрения их духовной значимости. Право традиционно ассоциируется (хотя, конечно, не отождествляется) с государством, а учитывая, что государство в истории человечества имеет возраст чуть более пяти тысяч лет, казалось бы, трудно считать эту сторону жизни неотъемлемой принадлежностью онтологической конституции человека. Без государства люди жили десятки тысяч лет. Это факт, и на этом основании позитивистская трактовка права делает вывод о его эпифеноменальном характере в рамках человеческого бытия. Концепции естественного права в противовес этому пытаются обосновать правосознание и правотворчество особенностями человеческой природы или даже шире — естественными законами в широком смысле. Отметим, кстати, что в том логическом порядке саморазвития Абсолютной Идеи, на который указывает Гегель, право предшествует морали и нравственности, будучи еще тесно связанным с природным бытием.
Следовательно, с одной стороны, право может трактоваться как произвольное изобретение человека, как условные правила, отчасти выработанные обычаями, отчасти навязанные субъектом власти. Классическое марксистское определение права лежит именно в этом русле: «Право есть воля господствующих классов, возведенная в закон». С другой стороны, право может мыслиться как продолжение и форма проявления законов природы. Так, Дж. Локк предполагает у человека в «естественном состоянии» не вполне логичную «войну всех против всех», постулируемую Т. Гоббсом, а «уважение свободы другого», которое и есть некое «естественное правосознание». На наш взгляд, ни тот, ни другой подход явно не являются удовлетворительными: право не есть произвол власти (власти отдельного лица или власти класса — безразлично), хотя иногда такое впечатление может возникнуть. Право не есть естественное продолжение законов природы, хотя и на это похоже: правосознание неискоренимо присуще человеческой природе. Впрочем, в том случае, когда сторонник одной из этих точек зрения наталкивается на противоречие фактам и логике, он легко делает некоторые оговорки в духе противоположного подхода, чем и сохраняется устойчивость его теоретических конструкций.
После уже названных имен нельзя не вспомнить и И. Канта: «Право есть ограничение свободы каждого условием согласия ее с такой же свободой каждого другого, насколько это возможно по всеобщему закону» [1, с. 534], «итак, право — это совокупность условий, при которых произвол одного лица совместим с произволом другого с точки зрения всеобщего закона свободы» [1, с. 595]. Принципиально важным здесь является связь права с темой свободы, и если первую фразу можно свести к заезженному смыслу: «моя свобода кончается там, где начинается свобода другого», то вторая формулировка заключает в себе гораздо большую глубину. Право по своему настоящему смыслу это не только и даже не столько ограничение свободы, право — это, прежде всего, обеспечение и реализация настоящей свободы. Та свобода, которую нужно разумно ограничивать, является изначальной онтологической данностью и вместе с тем — предметом веры. Свободу воли, как и бессмертие души, и бытие Бога, И. Кант относит к числу «постулатов практического разума», т. е. недоказуемых теоретически логических предпосылок нравственного сознания. Та свобода, которую право утверждает, является основой нравственного достоинства человека. Не предпосылкой, а венцом нравственной жизни.
Реальная свобода обретается человеком через принятие на себя ответственности: там, где ты принял на себя ответственность (за свой конкретный поступок или за свою жизнь в целом), там ты живешь в качестве свободного человека; там, где ты снимаешь с себя ответственность, там ты отказываешься от свободы и отдаешь свою жизнь во власть внешних сил. Настоящая же свобода связана с верностью нравственному долгу, поскольку «сознание нравственного долга означает способность человека, действуя в мире и на мир, иметь опору вне этого мира, действовать по причинам, лежащим вне порядка естественной детерминации внутримировых процессов» [2, с. 47; 3, с. 9]. В свете этого духовный смысл права состоит в созидании этой свободы в настоящем смысле на уровне общественной жизни.
Свобода человеку дана помимо общества и государства, т. е. человеку вменена духовная ответственность помимо общества и государства. И человек, и общество, и государство человечны настолько, насколько подчиняют себя этой духовной ответственности: только она открывает возможность настоящей свободы, которая есть основание настоящего человеческого достоинства. Верность нравственному долгу на личностном уровне утверждает человеческое нравственное достоинство личности. Верность идеалу социальной правды на уровне организации общественной жизни утверждает человеческое нравственное достоинство общества. Именно духовный идеал правды образует идею права как такового.
Право, безусловно, связано с властью, более того, — с властью политической. Это вовсе не отменяет сказанного только что о его духовном значении. Так называемое «право силы», безраздельно господствующее в природном бытии, проявляется и в жизни человеческого общества. Кроме того, оно способно заслонять собою собственно человеческое содержание этой жизни. Однако уже Аристотель ясно провел границу между естественным сообществом и сообществом политическим. Закон естественного сообщества действует очень понятно: «В целях взаимного самосохранения необходимо объединяться попарно существу, в силу своей природы властвующему, и существу, в силу своей природы подвластному» [4, с. 377].
В рамках этой логики подчиняющийся подчиняется по той простой причине, что не подчиняться он не может, «власть же государственного мужа — это власть над свободными и равными» [4, с. 386]. Подчинение такого подчиненного — есть акт его свободной воли, основанный на свободном признании такой власти. Способность к свободному подчинению является проявлением высшего человеческого нравственного достоинства. Именно в этом смысле Г. Честертон написал однажды, что человек способен, кланяясь, становиться выше. И нравственное, и правовое сознание основано на признании данной свыше правды и на свободном служении ей. Большая разница, конечно, заключается в том, что в сфере нравственной эта Божья правда дана в более совершенном виде — как идея Добра, т. е. нравственный идеал зрячей, трезвой любви в качестве личностного призвания, а в правовом сознании главенствует общественный идеал Правды как духовно просветленной справедливости.
В заключение хотелось бы с опорой на В. И. Даля, на приводимые им в словаре русские пословицы, охарактеризовать весьма непростые отношения человека с Правдой как духовно-нравственной ценностью. «Правдою жить, палат каменных не нажить», но в то же время «Без правды жить легче, да помирать тяжело»; «По правде тужим, а кривдой живем», но все-таки «От правды отстать — куда пристать?». В конечном счете, предельно глубоко на эту тему говорит известная формула: «Не в силе Бог, а в правде» [5, с. 985–986], иначе говоря, высшей значимостью обладает даже не сила, не успех, не победа, а именно Правда. За Правду нужно держаться не для удобства жизни и не для успеха в делах, а потому, что она свята и потому, что «без нее помирать тяжело».
Список источников
1. Кант И. Основы метафизики нравственности. М., 1999.
2. Анисин А. Л. Концептуальные и реальные смыслы свободы // Вестник Челябинского государственного университета. 2010. № 31(212).
3. Анисин А. Л. Реальность и подлинность свободы как философская проблема // Научные труды Тюменского института повышения квалификации сотрудников МВД России (к 25-летию Конституции Российской Федерации). Тюмень, 2018.
4. Аристотель. Политика : сочинения : в 4 т. / пер. С. А. Жебелева, М. Л. Гаспарова. Т. 4. М., 2012.
5. Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. 3 изд. испр. и доп. / под ред. проф. И. А. Бодуэна-де-Куртенэ. Т. 3. СПб., 1907.