Тема свободы, безусловно, относится к числу наиболее фундаментальных проблем философии. На эту тему написано различными мыслителями так много, что трудно к этому что-то добавить. Однако именно в случае со свободой слишком часто возникает ощущение, что все эти правильные, казалось бы, слова не схватывают чего-то самого главного. Обусловлено это, конечно, прежде всего, глубиной и противоречивостью самой темы: свобода парадоксальна сам по себе, в качестве предмета мысли она ведет себя «слишком свободно», сопротивляясь тому, чтобы укладываться в слова. Кроме того, на наш взгляд, как раз вследствие глубины и неоднозначности темы, осмысление свободы зачастую сползает в абстрактные рассуждения. По весьма глубокому замечанию Людвига Витгенштейна, «мы склонны забывать, что только конкретное словоупотребление придает слову его значение» [1]. Конкретное словоупотребление мы бы и хотели иметь отправной точкой и опорой и ориентиром в прояснении некоторых исходных установок, проявляющихся в осмыслении свободы, отражающих принципиальные моменты ее проблематики.
Для начала хотелось бы несколько слов сказать по поводу распространенной формулы «свобода есть осознанная необходимость». Корни этого подхода уходят, как минимум, в раннее Новое время, а по существу даже в античность, но хрестоматийный смысл упомянутой формулы мы находим у Ф. Энгельса (Анти-Дюринг, I, 11, где позиция «свобода есть познание необходимости» приписывается Гегелю) и особенно у В.И. Ленина: «…пока мы не знаем закона природы, он, существуя и действуя помимо, вне нашего познания, делает нас рабами "слепой необходимости". Раз мы узнали этот закон, действующий (как тысячи раз повторял Маркс) независимо от нашей воли и нашего сознания, – мы господа природы» [2].
Во-первых, этот подход фактически сводит свободу к проблемам познания, к самому даже процессу познания, понимая человека как разум и отгораживаясь гносеологией от всех философских проблем. Между тем знание вовсе не обязательно дает свободу, и познанием вовсе не покрывается суть и смысл человеческого бытия. Не говоря уже о том, что познание господствующего над тобой закона вряд ли способно сделать господином. Во-вторых, мерилом свободы, по существу, здесь признается успех в деятельности, тогда как свобода и эффективность – вещи совершенно разные. Тем самым, суть свободы в рамках концепции «осознанной необходимости» остается вовсе не затронутой. Именно по вышеназванным причинам эта концепция вместо обещанного осмысления свободы объявляет свободу вообще несуществующей.
Впрочем, отрицание свободы, конечно, также имеет право на существование как теоретическая позиция, другое дело – такая позиция не выдерживает соприкосновения с практикой. Практически рассуждая и действуя, человек рассуждает и действует так, как если бы верил в реальность свободы, – хотя бы он теоретически ее и отрицал. Исходя из этого «практического разума» и конкретного словоупотребления, мы и начнем наши рассуждения.
Первый архетип, задающий распространенное направление рассуждений о свободе, заключается в восприятии свободы как независимости. Отождествление свободы с независимостью часто встречается на обыденном уровне и во многом определяет характер философского исследования этой темы. Весьма характерен такой подход для социологически ориентированной мысли (см. например,: [3], особенно гл. 8). Независимость в каком-то смысле, действительно, составляет важную характеристику свободы, однако она не может служить ключом к настоящему пониманию сущности свободы. Если свободу понимать как независимость, то – нетрудно видеть – свободы нет и быть не может. Независимости нет, все в мире от всего зависит, все со всем связано. И человек связан в большей или меньшей степени со всем, что его окружает, и зависит от всего, с чем связан. Иногда зависимость может быть очень мала и незаметна, но, во-первых, она все-таки есть (а независимости нет), а во-вторых, эта «почти‑независимость» ничего не дает человеку, она возможна только по отношению к тому, с чем человек практически вообще не имеет дела, с чем он не связан почти никак. Свобода как независимость в приблизительном смысле возможна для человека по отношению к тем вещам и событиям, которые не оказывают ощутимого влияния на его существование и на которые он сам не может оказать ощутимого влияния. А в точном смысле слова свободы как независимости просто нет, и поэтому такое понимание свободы не может удовлетворить философскую мысль. Независимым быть нельзя, а свободным быть можно, зависимость свободе не противоречит, более того, именно наличие плотной связи человека с вещами и событиями (то есть их взаимозависимость) обеспечивает возможность свободного движения человека (его собственного движения, по его воле) по отношению к этим вещам и событиям.
Второй также распространенный архетип восприятия свободы заключается в понятии «выбора»: свободой называют часто наличие и осуществление выбора. Безусловно, такой подход многое открывает как в феноменологии, так и в существе свободы, однако «выбор», как и рассмотренная выше «независимость», не может быть ключевым словом в действительном понимании этой темы. Дело в том, что выбор есть всегда, его не быть не может, «человек обречен на свободу» по хрестоматийному выражению Ж.-П. Сартра. Не только безвыходных ситуаций нет, но из каждой ситуации существует множество (и в принципе необозримое множество) выходов. Когда говорится об отсутствии выбора, о безвыходной ситуации, имеется в виду некая заведомая неприемлемость для человека существующих альтернатив и выходов. Важно только уточнить что выбирает человек, а чего он выбирать не может. Говоря в общем, – человек не выбирает ситуацию, в которой находится, но он всегда выбирает и не может не выбирать себя самого в этой ситуации. Идет ли речь в целом о жизни человека, – ситуацию, в которой приходится жить (мир, в котором живешь, и начальные условия своей жизни) человек не выбирает, но он выбирает себя в этой жизни, что он будет делать с этими начальными условиями, кем он окажется в результате этой жизни. Идет ли речь о любом конкретном моменте жизни человека, – ситуацию, в которой оказался, он не выбирает (уже не выбирает, хотя она во многом является следствием его прошлых выборов), но свой жест, свой поступок в этой ситуации выбирает он и только он. То, что свобода выбора есть всегда, мысль очень глубокая, но недостаточная для раскрытия сути свободы.
Некая реальная свобода, подразумеваемая интуитивным предпониманием, такова, что она может быть, а может и не быть, что ее можно обрести и потерять, можно быть свободным, а можно несвободным. Понимание свободы как независимости делает невозможным первые из названных альтернатив, а понимание ее как выбора – вторые, и даже попытка комбинировать эти подходы не может вывести из тупика. Говоря о «независимом выборе» всегда придется сделать логическое ударение (которое, как и речевое может быть только одно) либо на одном, либо на другом моменте.
Понимание реальной свободы имеет в своей основе понятие ответственности. Однако соотношение этих двух понятий противоположно привычно подразумеваемому. То, что ответственность является следствием свободы, вполне ясно как проявление элементарной логики социальных отношений. Но гораздо более глубокая – сущностная связь этих понятий заключается в том, что ответственность является основанием свободы. Реальная свобода обретается принятием на себя ответственности за свой поступок, отказ от ответственности означает отказ быть свободным. Часто говорится, что «за свободу надо платить» (ответственностью), но понимаются эти слова в том смысле, что за свободу, даром доставшуюся, приходится после расплачиваться ответственностью. На самом деле свобода возможна только «на условиях предоплаты». Важно отметить, что принять на себя ответственность за свой поступок (и шире – за все происходящее) человек способен всегда, и, значит, всегда он может быть свободным. С другой стороны человек всегда может и снять с себя ответственность, отказываясь, тем самым от свободы. Быть или не быть реально свободным – есть свободный выбор человека.
Поднимаясь еще на одну ступень в понимании свободы, следует сказать, что настоящая свобода в определенном смысле упраздняет выбор. Человек, поступающий по-настоящему свободно, не выбирает ничего. Выбор остается, конечно, объективной реальностью как в виде формальных альтернатив, так и в смысле самосозидания (выбора) себя в поступке, но выбор отсутствует как колебания и раздумья, как «выбирание». В высшем и настоящем своем смысле свобода оказывается чужда как легкомысленному и расслабленному капризу, так и тяжеловесному настаиванию на своем. Высший смысл свободы открывается как следование внутреннему, нравственному долгу. Именно в таком следовании происходит предельно глубокое утверждение самобытной личности человека, того «свобьства, собьства», которое является этимологическим корнем слова «свобода» [4]. Сознание нравственного долга означает способность человека, действуя в мире и на мир, иметь опору вне этого мира, действовать по причинам, лежащим вне порядка естественной детерминации внутримировых процессов.
Полет птицы традиционно символизирует свободу, и смысл этого образа именно в том, что птица способна иметь опору там, где мы ее иметь не можем. Птица опирается на воздух, и эта недоступная нам опора дает ей свободу по отношению к земле. Человек, в отличие от всякого иного существа в мире, способен иметь опору в духовном бытии, и эта опора дает ему свободу по отношению к миру. Эта опора представляет собой онтологическую вертикаль, перпендикулярную «горизонтальному» бытию мира с тремя измерениями пространства и стрелой времени.
Литература
1. Витгенштейн Л. Голубая и коричневая книги: предварительные материалы к «Философским исследованиям» / пер. с англ. В.А. Суровцева, В.В. Иткина. – Новосибирск : Сиб. универ. изд-во, 2008. – С. 108.
2. Ленин В.И. Полн. собр. соч. – Т. 14. – С. 177.
3. Шабанова М.А. Социология свободы: трансформирующееся общество / отв. ред. Т.И. Заславская. – М. : МОНФ, 2000, – 315 с.
4. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. – М. : Прогресс, 1971. – Т. 3. – С. 582.