Святой апостол и евангелист Иоанн Богослов начинает свое благовествование: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога. Все чрез Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть. В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков. И свет во тьме светит, и тьма не объяла его» (Ин. 1, 5). Вся история христианства это и есть история света, прорывающегося сквозь вязкую тьму, нежелающую понять и принять свет и просветиться им, но бессильную сдержать и поглотить свет. Христианское благовестие есть подлинное Просвещение, и именно оно вскрывает подлинный, метафизической значимости обскурантизм, ту идеологию тьмы, которая надевает порою личину просвещения. Та борьба света и тьмы, которая до Рождества Христова шла еще во многом неявным образом, после воссияния Солнца Правды приобрела предельно высокий градус: не мир, но меч приносит Христос (Мф. 10, 34), не компромиссы светотени, а последнюю ясность различения, вместо безличной мешанины и безразличного объединения – уникальность всех и каждого в «лица необщем выраженье».
Первый обскурантизм, с которым пришлось иметь дело христианству, – это античное язычество, обожествление мира и отворачивание взгляда от трансцендентного света. Было бы ошибкой приписывать всей древнегреческой культуре и философии принципиальное стремление отгородиться от света, скорее даже наоборот. Античный человек живет именно стремлением к свету, греческая истина (aletheia), как непотаенная открытость природы вещей, есть некое свечение, высвечивающее подлинный образ (eidos) вещи, греческое умо-зрение предполагает некий «умной свет». Отсюда берет начало метафизика света в европейской традиции ориентированная на раскрытие первоосновной Истины Бытия. Можно без преувеличения сказать, что философия, как таковая, как изобретение греческого ума и как взлелеянный Европой способ мироотношения, накрепко укоренен в идеологии света, он ориентирован на высвечивание Истины с тем, чтобы каждый мог усмотреть ее. Свобода философской мысли обеспечивается именно этим, – наличием света, озаряющего предметы, делающего возможным видение, но не навязывающего ничего. Однако при этом внимании к свету здешнему античность в конечном счете закрывает глаза от видения Другого, Того, Кто вне мира, вне космических законов судьбы, Кто НЕ материя, НЕ идея, НЕ форма, и даже НЕ причина мира, если «причину» понимать по меркам космических взаимосвязей. Именно «космичность» мировоззрения, зацикленность мышления на внутриприродном порядке бытия образуют уникальную суть античности, – ее силу и ограниченность одновременно. Обскурантизм античного миробожия (пантеизма), в качестве вновь и вновь воспроизводимого вывиха философского мышления, оставался главным противником христианства так же и в средневековье, которое в Западной Европе так и не смогло до конца преодолеть языческой направленности своего мировоззрения. Этот обскурантизм остается и поныне заметной антихристианской силой.
Рождение и развитие новоевропейской науки представляет собой одновременно и критический пересмотр пережитков язычества в мировоззрении (геоцентризм Птолемея, физика Аристотеля), и подспудное продолжение пантеистического обскурантизма в новой форме – в форме рационализма. Наличие трансцендентного плана в бытии для новоевропейской науки представляет такой постулат, на котором основывается сама возможность ее существования. Именно христианство создает предпосылки формирования научного подхода к изучению мира, предполагая, что существует некий стоящий за физической реальностью целесообразный замысел мироздания и его идеальная структура (законы), что именно этой внутренне связной идеальной структурой законов природы детерминирован физический план бытия, и, наконец, что эта идеальная структура может быть познана человеческим интеллектом. Однако в упоении своей мощью разум впадает в некое ослепление и принцип свободного исследования природы вещей, принцип ясности и отчетливости познающего cogito оборачивается новым обскурантизмом. В качестве вывиха новоевропейской научности возникает обскурантизм механического понимания мира и человека, обскурантизм, закрывающий глаза на любые проявления иррационального и сверхрационального в реальности, делающий своим предметом лишь повторяющиеся, по-человечески воспроизводимые события. Для начала рационалистическая наука просто отворачивается от всего уникального и неповторимого (от чуда), а затем и вовсе агрессивно отбрасывает всякую возможность существования чего бы то ни было вне прокрустова ложа механицизма. В отличие от обскурантизма миробожия, имеющего хоть и антихристианский, но все-таки религиозный смысл, этот обскурантизм стоит на вооружении воинствующего безбожия, выродившись, правда, уже в совершенно антинаучное мракобесие, ибо современная наука давно уже опровергла его фундаментальные основоположения.
Именно в силу этого факта преодоления современной наукой крайностей рационализма и механицизма современные формы проявления обскурантизма носят принципиально антирациональный и антинаучный характер, – либо в форме псевдонаучности (вершина – оккультизм), либо в форме откровенного иррационализма и темного мистицизма (вершина – харизматические секты). Главным врагом христианства в XX веке является именно эта ипостась обскурантизма, а самым надежным союзником в борьбе против него – строгая и трезвая наука. Именно строгость подлинной науки жизненно необходима как противоядие против царящего в современном мире духа плюрализма и паранаучной фантастики. Именно трезвость подлинной науки, пришедшей в себя после головокружения от успехов XVII – XIX веков, жизненно необходима современному человеку для противостояния оккультизму, пытающемуся смешать науку и религию, то есть превратить науку в псевдорелигиозный культ, а религию в псевдонаучную теорию. Именно подлинная наука, трезво видящая границы собственной компетенции и со всей строгостью, без оглядки на предрассудки делающая выводы из строгого изучения своего предмета, наука, непредвзято изучающая ЭТОТ мир и не претендующая на проникновение в духовные сферы, как раз в силу такой своей ориентации способна служить независимым подтверждением духовных истин христианства и является его верной опорой в борьбе с современными формами обскурантизма.