Обозначив тему данной статьи как рассмотрение диалектики и синергетики в качестве философских мифов, автор, конечно, не имеет в виду ни полного их отвержения, ни сведения всего содержания данных понятий к мифологемам. Речь идет о критическом анализе некоторых философских построений, использующих эти понятия различным образом и, с точки зрения автора, не всегда корректно. Трудно, конечно, оспаривать ту истину, что «только конкретное словоупотребление придает слову его значение» [4, С. 108], и раз уж определенная практика употребления понятий стала привычной, то именно она и определяет их актуальный смысл. Однако в данном случае мы имеем дело не просто с условностями «языковой игры», – то смещение смыслов «диалектики» и «синергетики», которое произошло в современном философском дискурсе, затрагивает самые основополагающие мировоззренческие проблемы, имеет своим истоком скрытую мистификацию и фальсификацию философской логики и приводит к печальным заблуждениям.
Итак, на наш взгляд, употребление понятий «диалектика» и «синергетика» в современной философии страдает определенной мифологизацией, выражающейся в искажении их смысла, расширительном и неадекватном их употреблении, приписывании им неоправданно высокой эвристической и объяснительной ценности, использовании их в качестве «универсальной отмычки» для решения практически любых философских проблем, которые при этом решаются иллюзорным образом. Такое положение вещей характерно, разумеется, более для эпигонов упомянутых концептуальных проектов, однако вполне определенные предпосылки «дрейфа смысла» можно найти и у основоположников. Под основоположниками мы понимаем тех мыслителей, которые стоят у истоков современных концепций диалектики и синергетики: Г.В.Ф. Гегеля и И. Пригожина соответственно. Мы постараемся показать, как те обмолвки и недомолвки, которые у этих авторов еще вполне маргинальны, вырастают до основополагающих аксиом, определяющих собой всю суть указанных направлений современной мысли.
Диалектика: миф о противоречии
Как известно, буквально с греческого «диалектика» (от dialegomai) означает «искусство вести разговор или прение» [3, С. 310]. Традиционно, в качестве учебной дисциплины, входящей в средневековый «тривиум», она относилась к формированию языковых навыков: грамматика учит о построении слов и их связи в предложении, то есть о материале мысли, риторика – о построении монологического высказывания, то есть об изложении мысли, а диалектика, являясь вершиной, изучает связь высказываний в контексте диалога, то есть взаимодействие мыслей. Гегелевский проект диалектики явился грандиозным философским прорывом, в нем законам диалектики (то есть, – законам, по которым строится беседа людей) был придан всеобщий онтологический смысл.
Гегель предельно радикализировал смысл диалектики, объявив основой и высшим выражением единства мира диалектический разум, внутренне противоречивую Абсолютную Идею, благодаря чему мир предстал как процесс ее саморазвития и самопознания. Законы, по которым разворачивается собеседование этого разума с самим собой, оказываются, таким образом, фундаментальными законами бытия, и само понятие бытия существенно меняет свой смысл.
Неудивительно, что этот впечатляющий философский проект оказал глубокое влияние на всю европейскую культуру. Мы не ставим сейчас целью описать и оценить это влияние, наша задача несколько более узкая. Нам хотелось бы акцентировать внимание на том, что диалектическая логика Гегеля имеет глубокую связь со всеми фундаментальными мировоззренческими установками этого мыслителя и не может быть позаимствована у него в качестве голой техники. Большим вопросом является, способна ли она «работать» вне того мировоззрения, которое было присуще самому Гегелю. Ведь именно такой подход мы очень часто видим: Гегель, дескать, разработал универсальный метод, который теперь любому человеку можно взять на вооружение и применять в любой области. Какая при этом разница, – позитивист он или экзистенциалист, атеист или верующий, физиолог или социолог?
Пользоваться теми или иными словами, концепциями и принципами, конечно, никому не запретишь. Однако в ряде случаев вполне уместно будет указать на несовместимость используемого философского инструментария с фундаментальными мировоззренческими убеждениями пользователя. Речь в данном случае идет, прежде всего, о материалистическом переосмыслении диалектики.
Когда Гегель говорит об объективной диалектике, когда он даже и существование природы мыслит как диалектическое противоречие и диалектическое развитие, – в этом нет ничего странного или непоследовательного: с точки зрения Гегеля весь мир есть живой процесс манифестации разума, продуктивное диалектическое собеседование мирового разума с самим собой. Материя, конечно, обладает действительным существованием, но в своей действительности она есть ступень саморазвития духа.
Когда Гегель противоречие считает источником развития, это тоже очень понятно: противоречие, осознаваемое разумом, побуждает разум к движению, к решению противоречия, а это решение, будучи действительным саморазвитием разума, не может не вести разум к новому, более высокому уровню проблемности. Всякое актуальное противоречие является для разума именно проблемой, – именно в этом, а не в самом факте наличия противоречия, заключается источник развития. Греческое probouleuma означает «предварительное решение», а в практике афинской демократии так называлось «предварительное постановление» Ареопага, законопроект или предложение «не имеющее еще силы закона, требовавшее еще утверждения со стороны народного собрания» [3, С. 1050]. В качестве такого «предварительного проекта» и одновременно «запроса, требующего рассмотрения и разрешения» воспринимается разумом противоречие.
Материалистическая диалектика возможна только в одном случае: если материя обладает разумом и самосознанием (чтобы осознать противоречие как проблему, требующую решения не от кого-то, а именно от тебя), а также творческой способностью (чтобы иметь возможность проблему решать, производя при этом не только и не столько внешние изменения, сколько новое качество своего собственного бытия). Иначе говоря, при таком подходе материя должна, наряду со своими материальными свойствами – протяженностью, объективной доступностью для внешних органов чувств, – обладать также свойствами духа. Мировоззренчески это означает пантеизм, и именно по этому пути, как мы увидим, идет мифологизация диалектики и синергетики в современной мысли. Ничего страшного в такой констатации нет, но принимая какое-либо мировоззрение, вставая на определенный путь рассуждений хорошо бы ясно отдавать себе отчет, что именно ты принимаешь.
Если сохранять традиционный (и, по нашему мнению, единственно законный) смысл понятия «материя», то необходимо констатировать, что обозначаемая им реальность не может выступать в качестве субъекта мысли, субъекта решения и творческой деятельности. Разговаривая на русском языке, не следует игнорировать то значение, которое имеют слова в живом употреблении. В.И. Даль, например, определяет материю как «общее отвлеченное понятие вещественности, телесности, всего, что подлежит чувствам: противоположность духовному (умственному и нравственному)» и соответственно материализм – как «отрицание всякой духовной силы, сущности духа в природе» [5, С. 305]. Философское понятие, конечно, неизбежно и вполне закономерно всегда имеет несколько иной смысл, чем слова живого языка. Но если под «материей» понимается совсем не то, что люди привыкли слышать в этом слове (если она тождественна с духом или является, наряду с ним, только другим взглядом на то же самое), то не разумнее ли использовать какое-нибудь другое понятие?
Итак, если понимать материю именно как материю, а не как пантеистическое Божество, то базовые понятия и принципы диалектики не могут быть к ней применены. Нематериальный диалектический разум, который имманентно присущие ему противоречия осознает как проблемы и, решая их, созидая новые формы самого себя (в том числе и материю), познает себя, а процесс этого познания называется миром, – картина, для кого-то мировоззренчески неприемлемая, но внутренне ясная и последовательная. Каким образом чуждая всякого духа материя способна иметь проблемы и решать их, созидая новые формы самой себя, без мифологизации понять невозможно. Законы диалектики настолько же вправе распространяться на материальные процессы, насколько гравитационные или магнитные поля могут повлиять на логическую достоверность обоснования тезиса аргументами.
То, что противоположности в материальном бытии объективно есть, – это несомненно, и то, что развитие в природе происходит, – это отрицать невозможно. Явно было время, когда «земля была безвидна и пуста», когда не было на ней жизни. И явно то, что формы жизни появлялись на земле постепенно, от простого к сложному. Однако эти факты в равной степени абсурдно объяснять как «чередой слепых случайностей», так и «творческими силами Природы». Это подводит нас впрямую к тому разговору о синергетике, который был заявлен с самого начала. Однако, прежде чем полностью обратиться к этой теме, хотелось бы подвести некоторую промежуточную итоговую черту анализом «законов диалектики».
Основополагающий закон «единства и борьбы противоположностей» мы уже упомянули, и то, что противоположности в материальном бытии объективно существуют, только что было сказано. Только вот ни «единства», ни «борьбы» этих противоположностей в природе нет. Свет и тьма не борются, да и единства между ними нет, по той простой причине, что тьмы нет, как физической реальности, есть большее или меньшее присутствие электромагнитной энергии (света) и есть законы распространения электромагнитных волн.. И тепло с холодом не находятся в единстве и не вступают в противоречие по той же указанной выше причине: тепловая энергия существует, а никакой энергии холода нет, просто есть законы термодинамики. Ассимиляция и диссимиляция тоже не конкурируют между собой, они являются стадиями круговорота. И, конечно, никакие пары противоположностей в природе не порождают ничего нового.
Будучи зачарованы гегелевской диалектикой, основоположники диалектики материалистической уверовали в то, что само по себе наличие противоположностей есть источник и двигатель развития, тогда как источником и двигателем развития может быть только мыслящий дух, воспринимающий противоречие как проблему и творчески решающий ее.
Неудивительно, что для иллюстрации диалектического закона о противоречии как источнике развития марксистские философы приводили всегда примеры из социальной сферы или из области творчества интеллектуального или художественного. «Переход количества в качество» иллюстрировался закипающим чайником, «отрицание отрицания» – прорастающим зерном, но корень и смысл диалектики, «принцип единства и борьбы противоположностей» раскрывался всегда из сферы человеческого духа.
Особо стоит отметить «закон перехода количественных изменений в качественные». Прежде всего, нелишне вспомнить, что у Гегеля речь идет о противоположном: понятие качества, как «определенного бытия», порождает свое диалектическое отрицание, понятие «количества»., Ф. Энгельс начинает «материалистическое переворачивание» диалектики Гегеля именно с этого «закона» (не с борьбы противоположностей!) и заявляет: «В природе качественные изменения… могут происходить лишь путем количественного прибавления либо количественного убавления материи или движения (так называемой энергии)» [12, С. 385]. Отсюда становится совершенно ясно, чем так дорог этот «закон» материалистам. Ведь согласно ему, что-нибудь качественно новое возникает простым накоплением количества чего-нибудь старого, а для количественного увеличения (или уменьшения) не требуется ни ума, ни творческих способностей, ни вообще какой бы то ни было субъектности, – количественные изменения способны происходить сами: «раз иголка, два иголка, – будет елочка!».
Из вполне достоверных объяснений, что высота звука зависит от количества колебаний воздуха в единицу времени, а цветовое восприятие предметов человеческим глазом определяется длиной электромагнитной волны, вовсе не следует, что из количественного нагромождения различных колебаний воздуха может возникнуть симфония, а из прибавления и убавления длины волны света – сложиться цветок «анютиных глазок».
Более того, – тысяча бездарей нисколько не успешнее способна будет сочинить симфонию, чем один единственный бездарь, и миллиарды лет колыхания и толкотни слепой природы нисколько не ближе способны подойти к цветовой гармонии, чем одно ее слепое движение. Количество само по себе в качество никогда не переходит. Тот отблеск правды, который содержится в этом «законе» заключается в том, что «если долго мучиться, что-нибудь получится». Но чтобы это «что-нибудь» получилось, нужно именно мучиться проблемой, поисками ответа, отчаянием и надеждой, – а без этого никак.
Сторонники диалектики и синергетики пытаются усидеть на двух стульях: одновременно утверждая строгую научность своих взглядов на природу и в то же время непрерывно апеллируя к поэтическим метафорам. Если стоять на естественнонаучных позициях, то, как писал замечательный русский писатель, «поэтизировать природу – самое недостойное занятие. Она ни в чем нам не сродни, то есть слепа, нема, глуха и самое главное – не чувствует боли. У нее есть аппетит, пожалуй, и все» [7, С. 344]. А поэтическое восприятие природы это вовсе не описание природы самой по себе, это всегда восприятие некой вести из «мира горнего», о чем так великолепно писал М.Ю. Лермонтов.
Когда волнуется желтеющая нива,
И свежий лес шумит при звуке ветерка,
И прячется в саду малиновая слива
Под тенью сладостной зеленого листка;
Когда, росой обрызганный душистой,
Румяным вечером иль утра в час златой,
Из-под куста мне ландыш серебристый
Приветливо кивает головой;
Когда студеный ключ играет по оврагу
И, погружая мысль в какой-то смутный сон,
Лепечет мне таинственную сагу
Про мирный край, откуда мчится он, –
Тогда смиряется души моей тревога,
Тогда расходятся морщины на челе, –
И счастье я могу постигнуть на земле,
И в небесах я вижу Бога. [11, С. 17]
Подводя некоторый промежуточный итог, констатируем: свой настоящий смысл и законную силу применения диалектика приобретает только в контексте того мировоззрения, которое признает духовную основу бытия, онтологический приоритет идеального бытия над пространственно-временным и определяющее значение духовной детерминации в рамках пространственно-временного существования мира. Лишаясь этого контекста, она превращается в чистую мифологию.
Синергетика: миф о самоорганизации
Переходя ко второй части нашей статьи, еще раз напомним, что речь для нас идет ни в коем случае не об «опровержении» (?!) синергетики. Речь о том, чтобы отделить зерна от плевел, то есть позитивное научное содержание проводимых в русле этого подхода исследований освободить от мифологических наслоений и спекулятивных экстраполяций.
Тема синергетики, а точнее именно мифологии, которая с нею связана, органично вытекает из уже сказанного выше на тему диалектики. То, что мы именуем мифологией, связано с выдвижением на первый план идеи самоорганизации самодостаточного мира. Понятия «синергетики» и «самоорганизации» уже даже рассматриваются как взаимозаменяемые и в обыденном сознании, и в научной литературе.
Синергетика определяется, например, как «междисциплинарное направление научных исследований, в рамках которого изучаются общие закономерности процессов перехода от хаоса к порядку и обратно (процессов самоорганизации и самопроизвольной дезорганизации) в открытых нелинейных системах физической, химической, биологической, экологической, социальной и др. природы» [15, С. 757].
Здесь, впрочем, «самоорганизация» дополнена возможностью «самопроизвольной дезорганизации», что делает определение более честным. Но главный упор в дальнейшем изложении делается все-таки на перспективы самоорганизации. При этом зачастую привязанность к этим радужным перспективам слишком застит взор и ведет к некоторым неявным упрощениям, «спрямляющим» сложную научную проблему в однозначную тенденцию.
Вот каким образом излагаются основы синергетики: «В замкнутых, изолированных и близких к равновесию системах протекающие процессы, согласно второму началу термодинамики, стремятся к тепловому хаосу, т.е. к состоянию с наибольшей энтропией. В открытых системах, находящихся далеко от состояний термодинамического равновесия, могут возникать упорядоченные пространственно-временные структуры, т.е. протекают процессы самоорганизации» [15, С. 757].
Тем самым создается впечатление, что второе начало термодинамики распространяет свое действие исключительно на замкнутые системы, а открытые системы, «открытые синергетиками», этому закону не подчиняются. Причем в пределах одного предложения модус возможности («могут возникать») подменяется модусом действительности («т.е. протекают»).
Так и возникает некоторый миф о синергетике: есть «замкнутые» и устойчивые системы, где самоорганизация, конечно, невозможна, поскольку второе начало термодинамики ее, по существу, запрещает, но при этом есть и «открытые», неравновесные системы, которые с успехом поступательно самоорганизуются, и второе начало термодинамики их при этом как бы не касается, поскольку синергетика якобы «ограничила» сферу действия этого принципа. И это несмотря на то, что сами классики синергетики как раз подчеркивают незыблемость второго начала термодинамики и его фундаментальную значимость для синергетического подхода [14, С. 207, 261]. Миф о синергетике предполагает также, что ученые доказали, открыли и научно описали возможность самоорганизации в мире, что отныне объяснение эволюционного перехода от простого к сложному не является проблемой.
Невольных создателей этого мифа, видимо, отчасти ввело в заблуждение название легендарной книги Ильи Романовича Пригожина и Изабеллы Стенгерс «Порядок из хаоса». Однако всякому, кто, действительно, читал эту книгу ясно, что броское название, мягко говоря, не вполне отражает ее содержание. В книге «Порядок из хаоса» только одна глава из девяти (!) прямо посвящена «самоорганизации»: глава 6 «Порядок через флуктуации». Тема самоорганизации эпизодически возникает и в других главах, но нигде ни разу она не раскрыта как ясная последовательная концепция. И даже в той названной выше единственной главе, в названии которой заявлена тема самоорганизации, из восьми параграфов только в двух (!) произведена попытка предметно проследить рождение порядка. Причем первый раз речь идет о личинках жука Dendroctonus micans, которые, выделяя привлекающий их самих фермент, собираются вокруг спонтанно возникших центров большей их концентрации [14, С. 166-169], а второй раз – о процессе разрастания городов [14, С. 178-181]. То есть, и в первом, и, тем более, во втором случае «самоорганизация» является результатом действия уже существующих сложноорганизованных систем (биологических организмов и социальных субъектов), – при этом тот уровень упорядоченности, который возникает из их взаимодействия, качественно – на несколько порядков – ниже той степени организованности, которой обладают сами эти вступающие во взаимодействие системы.
Эти примеры, по существу, демонстрируют как на основе высокой и сложной организации может продуцироваться порядок низкого уровня, как взаимодействие высокоорганизованных элементов способно создать систему с более низким уровнем организации, чем сами взаимодействующие элементы. Но во всей книге нет ни одного примера, когда взаимодействие неких низкоорганизованных элементов произвело бы более высокоорганизованную, чем сами эти элементы, систему.
Наиболее впечатляющая попытка такого примера связана с явлением «химических часов» и некоторых других, сопряженных с ним [14, С. 136-141]. Однако и в этом случае мы видим все ту же картину: как на основе высокого порядка возникает порядок более низкого уровня. А именно – на основе действия химических законов возникает примитивная упорядоченность механического уровня: колебания концентрации вещества во времени (собственно «химические часы») и/или в пространстве. Важным отличием этого примера является то, что он относится к неорганической природе, в отличие от личинок и процессов урбанизации, и, таким образом, претендует на открытие основ самоорганизации еще в неживой природе, на уровне молекул и атомов, в самом элементарном фундаменте материи. Но данное обстоятельство ничего не меняет по существу дела.
Некий порядок, действительно, возникает, но не из хаоса, а как результат взаимодействия качественно более высокоорганизованных объектов и как проявление действие законов более высокого уровня. Каким образом химические закономерности в некоторых случаях (особые типы реакций, сильная неравновесность системы) могут породить механическую упорядоченность, – это показано, но вот вопрос: как могут и могут ли в принципе химические закономерности породить биологический тип организации? – «Разумеется, проблема происхождения жизни по-прежнему остается весьма трудной, и мы не ожидаем в ближайшем будущем сколько-нибудь простого ее решения» [14, С. 23], – признают авторы. Да и сколько угодно сложного ее решения пока не предвидится, – осмелимся добавить мы.
Вообще, – самоорганизация вовсе не является единственной и главной темой книги И.Р. Пригожина и И. Стенгерс. Показательно, кстати, что разработчикам теорий самоорганизации приходится удивляться отсутствию определения самоорганизации в трудах классиков: «Такого определения нет ни в книге Г. Николиса и И. Пригожина, ни в книге Г. Хакена. Нет его и в книге И. Пригожина и И. Стенгерс» [8, С. 99]. Тематика книги «Порядок из хаоса» гораздо более широка и, используя терминологию самих авторов, гораздо более нелинейна, чем простое утверждение того, что порядок возникает сам собой. Авторам, действительно, хотелось бы продвинуться в направлении разработки концепции самоорганизующейся Вселенной, – конечную цель они видят именно в обосновании материальной самопроизвольной эволюции мира. Но надо отдать им должное, текст книги по-научному сдержан и скромен. «Новый диалог человека с природой» (подзаголовок книги) заключается, во-первых, в принципиально более глубоком осмыслении (а вовсе не игнорировании или ограничении значимости!) второго начала термодинамики. И, как следствие этого, во-вторых, это означает качественно новое понимание необратимости времени, вариативности развития, связи и взаимовлияния принципов естественных наук (физики и биологии, прежде всего). Каждой из этих тем уделено, в конечном счете, гораздо большее внимание и место, чем собственно «самоорганизации», хотя, конечно, и самоорганизация занимает свое существенное место в построениях Пригожина и Стенгерс.
Именно идея самоорганизации, вынесенная в громкий заголовок книги, содержание которой, повторим, на 97 % посвящено другим темам, а оставшиеся 3 % не дают никаких оснований говорить о рождении порядка из хаоса, составляет суть «синергетического мифа». И рождение этого мифа происходит уже у классиков синергетического подхода, позволим себе обширную цитату, которую будем комментировать по ходу.
Уже в предисловии И. Пригожин и И. Стенгерс пишут: «В доставшемся нам научном наследии имеются два фундаментальных вопроса, на которые нашим предшественникам не удалось найти ответ. Один из них — вопрос об отношении хаоса и порядка. Знаменитый закон возрастания энтропии описывает мир как непрестанно эволюционирующий от порядка к хаосу».
И этот закон, второе начало термодинамики, напомним, является незыблемым и фундаментально значимым для самого синергетического подхода.
«Вместе с тем, как показывает биологическая или социальная эволюция, сложное возникает из простого», – продолжают они. И вот здесь, на наш взгляд, научная мысль уступает место предрассудкам. Во-первых, социальная эволюция, если оценивать ее строго с естественнонаучных позиций, никак не показывает возникновение сложного из простого: человек, как система, бесконечно сложнее не только палеолитических каменных орудий, но и всей той электронной техники и всех тех социальных структур, которые он создал. И вовсе не возникают в человеческой истории более сложные структуры сами собой из простых, – это человек их создает. Что же касается эволюции биологической, то не нужно путать материально подтвержденный факт постепенного появления различных организмов на планете с утверждениями, что новые живые виды появлялись сами собой из предыдущих: материальные подтверждения этого, мягко говоря, проблематичны.
Далее авторы приступают к самому главному, к вопросу о законах, обеспечивающих эволюционные усложнения: «Как такое может быть? Каким образом из хаоса может возникнуть структура? В ответе на этот вопрос ныне удалось продвинуться довольно далеко. Теперь нам известно, что неравновесность — поток вещества или энергии — может быть источником порядка».
Осталось дело за немногим: понять, откуда же авторам стало это известно, и как именно неравновесность может быть источником порядка. Содержание книги не позволяет ответить на эти вопросы. Более того, остается непонятным, каким образом с идеей самоорганизации согласуется второе начало термодинамики.
В следующих фразах парадокс еще более заостряется:
«Порядок и хаос – сложные понятия. Единицы, используемые в статическом описании, которое дает динамика, отличаются от единиц, которые понадобились для создания эволюционной парадигмы, выражаемой ростом энтропии. Переход от одних единиц к другим приводит к новому понятию материи. Материя становится «активной»: она порождает необратимые процессы, а необратимые процессы организуют материю» [14, С. 7-8].
Мы позволили себе отметить курсивом явное, на наш взгляд, противоречие: именно в рамках той самой «эволюционной парадигмы», которая основана на том, что «знаменитый закон возрастания энтропии описывает мир как непрестанно эволюционирующий от порядка к хаосу», выясняется, что материя порождает такие процессы, которые ее организуют, то есть заставляют эволюционировать от хаоса к порядку.
Речь, таким образом, идет о том, что посредством неких необратимых процессов в неких неравновесных системах материя организует саму себя. «Новое понятие материи» состоит в том, что «материя – более не пассивная субстанция… ей также свойственна спонтанная активность» [14, С. 18]. В заключении книги происходит прямое обращение к той самой умозрительной философии, презрение к которой позитивизм всегда старался воспитать у ученых, – и надо признаться в массе не без успеха. При этом основатели синергетики вспоминают не только монадологию Лейбница, но и физику Лукреция (правильнее, может быть, было бы говорить об Эпикуре, но Тит Лукреций Кар более популярен) с предположением беспричинного отклонения атомов от детерминированных траекторий. Этот клинамен (klinamenon) рассматривается авторами как условие возможности становящейся природы, здесь, по их мнению, «начинается и новая наука, описывающая рождение, размножение и гибель естественных объектов» [14, С. 268].
Очень неслучайно синергетика ищет мировоззренческой опоры в античности. Космизм и пантеизм – это логический итог той линии мысли, которой она следует. Концепция самоорганизации самодостаточного мира неизбежно приводит, – должна приводить, – не просто к идее спонтанной активности каждого элемента мира, но и к признанию реальности некой Мировой Души, объединяющей все эти элементы. Разумеется, что до тех пор, пока Илья Пригожин и его единомышленники остаются в пределах научного исследования, никаких концепций «Мировой Души» ими не высказывается, – разве что определенная образность описаний является некоторым предвосхищением возможных мировоззренческих выводов: «миллионы молекул движутся согласованно», «упорядоченность, основанная на согласованном поведении миллиардов молекул», «образование многоклеточных колоний, ведущих себя как единый организм». Но как только происходит переход от собственно науки к широким мировоззренческим обобщениям, сейчас же перспектива признания одушевленности материи и единой живой души мира открывается очень явственно, – по существу, начинает быть неотвратимой.
Отметим важное мировоззренческое следствие этой тенденции. Всякая мировоззренческая концепция, развивающаяся в рамках парадигмы самодостаточного и самоорганизующегося мира, неизбежно отрицает действительность свободы. Что бы ни было (образно говоря) «душою мира» – Абсолютная Идея Гегеля, или Мировая Воля Шопенгауэра (обозначая два главных направления коцептуализации этой «души»), – свободы в мире быть не может.
В любом мировоззрении, которое мыслит Абсолют имманентным миру, разлитым в мировом бытии, уничтожается всякая субъектность, кроме субъектности самого Абсолюта. И, как следствие, приходится констатировать, что «понятия личности и свободы не получают в рамках такого дискурса какой-либо новой глубины, их понимание не углубляется, а напротив, и «личность», и «свобода» теряют свой собственный смысл, превращаясь в нечто другое: личность – в "сложную (возможно, диалектическую) функцию (только функцию) Всеединого", а свобода – в "осознанную необходимость"» [1, С. 93].
Вернемся однако к синергетике. Книгу «Порядок из хаоса» И. Пригожин и И. Стенгерс заканчивают цитатой, которая могла бы показаться не только неожиданной, но даже и неуместной, если не учитывать только что сказанное нами. Вот эти завершающие слова классического текста о синергетике и самоорганизации: «Мы живем в опасном и неопределенном мире, внушающем не чувство слепой уверенности, а лишь то же чувство умеренной надежды, которое некоторые талмудические тексты Книги Бытия приписывают богу:
"Двадцать шесть попыток предшествовали сотворению мира, и все они окончились неудачей. Мир человека возник из хаоса обломков, оставшихся от прежних попыток. Он слишком хрупок и рискует снова обратиться в ничто. "Будем надеяться, что на этот раз получилось", – воскликнул бог, сотворив мир, и эта надежда сопутствовала всей последующей истории мира и человечества, подчеркивая с самого начала этой истории, что та отмечена печатью неустранимой неопределенности"» [14, С. 276].
Оставляя кощунство всецело на совести талмудистов, надо уточнить, что, конечно, для авторов синергетического подхода и «нового диалога человека с природой» слово «бог» является лишь поэтической метафорой, а следовательно их видение мира исключает всякую разумно-планирующую активность извне (в виде «попыток творения»), и мир предстает как всецело случайный и принципиально нестабильный процесс. И хотя авторы пытаются найти некоторые основания для бодрости и оптимизма, прочность этих оснований весьма проблематична, поскольку прочность любых вообще оснований в рамках этого подхода отвергается принципиально.
«Это вселяет в нас одновременно и надежду, и тревогу: надежду на то, что даже малые флуктуации могут усиливаться и изменять всю их структуру (это означает, в частности, что индивидуальная активность вовсе не обречена на бессмысленность); тревогу – потому, что наш мир, по-видимому, навсегда лишился гарантий стабильных, непреходящих законов», – пишут они [14, С. 276].
Оснований для тревоги здесь, конечно, гораздо больше, чем для надежды. Надежда на то, что твои собственные «флуктуации» способны что-то реально изменить в глобальном мире, перечеркивается, во-первых, принципиальной непредсказуемостью последствий, которые могут быть прямо катастрофическими, а во-вторых, наличием миллиардов других человеческих субъектов (не говоря уже про неисчислимое количество физических факторов), чьи «флуктуации» также способны в непредсказуемом масштабе и непредсказуемым образом влиять на твое существование.
Провозглашенный авторами синергетики вывод о том, что «мир лишился гарантий стабильных, непреходящих законов», означает вообще-то ни больше, ни меньше как то, что мир их никогда и не имел. Как выясняется, не было в мире стабильных непреходящих законов ни тысячу, ни две тысячи лет назад, но человек-то при этом вполне мог иметь прочные основания для своего бытия и своих надежд. Человек доиндустриального общества был укоренен в религиозной вере. Наука современного типа возникла на почве христианской культуры, возникла по религиозным мотивам (а по каким еще мотивам она могла возникнуть в 16-17 веках, когда религиозность Европы зашкаливала?!), однако достаточно быстро превратилась в самостоятельный проект. Этот проект состоял в том, чтобы сделать основой мировоззрения и основой жизни научное знание. Вера в Бога в ее социальной, моральной эстетической значимости не отрицалась основателями и классиками европейской науки, но – ведь это всего лишь вера… Гораздо более надежным основанием для построения системы взглядов на мир и для обеспечения интересов жизни им представлялось основанное на опыте и опытом проверяемое рациональное знание, открывающее законы природы и дающее власть над ней.
И вот теперь выясняется, что наука, как фундаментальный проект европейской цивилизации, не смогла дать того, что обещала. Она дала много, и польза от нее несомненна (хотя и вред, и опасность все больше дают о себе знать), но не дала власти над природой. Обещала она именно власть над ней, основанную на знании ее законов. Она обещала покончить со всякой мифологией, поставить мировоззрение на прочный фундамент точных позитивных знаний, а в конечном итоге – поставить весь мир на службу человеку.
И вот теперь наука приходит к тому, что стабильных законов в мире нет, спонтанная активность материи не подчиняется ничему, а «детерминизм является ошибочной позицией» [13, С. 48]. Как поясняет С.П. Курдюмов, которого «можно считать основателем синергетического движения в России» [10], «полностью детерминированная, с точки зрения традиционных представлений, система, тем не менее, порождает индетерминированный, хаотический процесс» [9, С. 54].
Более того, не в шутку, а всерьез предлагается считать весь вещественный мир в прямом, а не в переносном смысле живым. И в логике очередному автору не откажешь: то, что мы видим в мире – «либо самоорганизация, либо по Господней Воле. Мы заглядывали во Вселенную на глубину примерно пятнадцати миллиардов световых лет и не обнаружили ни одного научно достоверного факта присутствия Господней Воли. Конечно, это не может быть доказательством ее отсутствия вообще, но делает очень вероятным отсутствие ее вмешательства в историю нашего Мира на протяжения огромного промежутка времени. Этого достаточно, чтобы говорить о саморазвитии и самоорганизации Мира как о реальности» [2].
А следующий шаг очевиден: «признав вещественный мир самоорганизующейся системой, мы окончательно лишаемся всякой возможности найти различия между живыми и “мертвыми” элементами самоорганизующихся систем. Это означает, что вещественная самоорганизующаяся система является живой системой, а вещество больше не может считаться косной (мертвой) материей. Вещество это, вероятнее всего, самый низший, самый примитивный уровень жизни, но именно жизни со всеми ее атрибутами; вещество больше не безразличная груда материи, для которой мы обязаны придумывать законы природы, чтобы заставить ее двигаться, вещество активно и само их сочиняет в соответствии с потребностями своего бытия» [2].
«Вещество сочиняет себе законы в соответствии с потребностями своего бытия», – к этой мифологии приходит, конечно, не наука, к этому приходит атеизм. А ведь для того, чтобы увидеть проявления Господней Воли, Б.Я. Брухману вовсе не требовалось заглядывать «во Вселенную на глубину примерно пятнадцати миллиардов световых лет». Как подсказывает здравый смысл, «научно достоверного факта присутствия этой Воли» просто быть не может по определению, а как показывает многотысячелетний опыт всего человечества, неопровержимая достоверность богообщения для человека вполне доступна.
Для научного изучения свойств материального мира этот опыт богообщения, конечно, не имеет никакого практического значения. Но вот для построения мировоззренческих концепций этот опыт может служить ничуть не менее важным источником, чем научные знания и не менее важным ориентиром, чем нравственные или эстетические запросы духа.
Синергетический подход вовсе не обязательно должен быть связан с идеей самодостаточности мира. Синергетика вовсе не обязательно отрицает идею творения мира, напротив, именно в свете идеи творения синергетика, на наш взгляд, раскрывается в своем истинном значении.
Для того чтобы мир в целом мог самоорганизовываться, он, согласно синергетической парадигме, должен быть открытой неравновесной системой. А потому органическим продолжением основных идей синергетики могло бы стать понимание мира как открытой системы, существующей в живой соотнесенности с Творцом и являющейся в своем внутреннем существе живой соотнесенностью уровней и форм сущего. Будучи соединена с идеей творения, синергетика образует, действительно, новую мировоззренческую парадигму. «Новую», впрочем, – для современной западноевропейской цивилизации, на самом же деле – лежащую в основаниях традиционной европейской христианской культуры. Эта «креационная синергетика» есть, по существу, утверждение соборности мира.
Именно на основе принципа соборности может быть онтологически обосновано и развито то понимание мира, которое, собственно, и вдохновляет авторов синергетики. В этом понимании мир предстает как свободное единство, сочетающее в себе устойчивость и открытость к творческому самообновлению. Это понимание не замыкает мир в жесткую заданность развития и не опрокидывает его в непредсказуемую игру случая, – здесь мир становится онтологически обеспечен в своем существовании и в то же время открыт многовариантному будущему. Такое понимание мира, собственно говоря, и пытаются развить сторонники синергетического подхода, но такое понимание мира невозможно вне идеи творения. Впрочем, как и верное понимание идеи творения глубже уясняется из сочетания ее с синергетикой.
Сотворенность мира не означает его пассивности и механистической безжизненности, творение обращено к Творцу, творение находится в живой связи с истоком своего бытия и через эту связь открыто для принципиального обновления своего бытия. Через эту живую связь каждой вещи тварного мира с первоистоком бытия как такового все эти вещи оказываются открыты также и друг другу, – они не являются «монадами» Лейбница, «не имеющими окон», но напротив образуют согласие, мир.
Сформулируем еще раз те выводы, которые по ходу изложения уже высказывались. Европейский эпистемологический проект имел целью «эмансипировать» мир от подчиненности Богу, понять его как автономное самодостаточное бытие, обеспечив, таким образом, его онтологическую свободу от всякой «власти свыше». В конечном счете, конечно, речь шла об обеспечении онтологической автономии и свободы человека. И «диалектика», и «синергетика» (кавычки означают, что мы имеем здесь в виду не научные методы, а мировоззренческие концепции) являются высочайшими выражениями этого проекта. Однако, как выясняется, освобождение мира и человека от связи с Богом оказалось на деле «освобождением от свободы».
Отказавшись утверждать свое бытие на связи с живой, разумной и любящей Личностью Творца, человеческая личность оказалась – даже не подчинена, а сведена! – к «спонтанной активности вещества», которое «сочиняет себе законы в соответствии с потребностями своего бытия». Как выразил это «Фрэнсис Крик – величайший ученый и убежденный атеист», «поразительная гипотеза состоит в том, что ваши радости и печали, ваши воспоминания и амбиции, ваше чувство собственного «Я» и свобода воли – все это фактически не более чем проявление деятельности огромного комплекса нервных клеток и связанных с ними молекул. Как выразила бы это Алиса из сказок Льюиса Кэрролла, вы просто мешок нейронов» [6].
Будучи оторванными от своих органических религиозных основ все идеи превращаются в свою противоположность: научная трезвость оборачивается мифологическим мировоззрением, призывы к свободе и достоинству личности ведут к их уничтожению, а гуманизм приобретает все более человекоубийственный характер. Пора, на наш взгляд, признать мировоззренческое и жизненное фиаско рационалистической и атеистической цивилизации, – это путь в никуда. Пора вернуться «в Отчий дом» из «страны далече» и вернуть, наконец, словам и мыслям их исконный смысл и силу.
Литература
1. Анисин А.Л. К различению «всеединства» и «соборности» как онтологических принципов // Омский научный вестник. – 2007. – № 2 (54). – С. 90-93.
2. Брухман Б.Я. Жизнь и самоорганизация (02.07.2014) // Сайт С.П. Курдюмова. Режим доступа: http://spkurdyumov.ru/philosophy/zhizn-i-samoorganizaciya/ [Дата обращения 24.04.2015 г.]
3. Вейсман А.Д. Греческо-русский словарь / репринт пятого издания, СПб., 1899 г. – М.: Греко-латинский кабинет Ю.А. Шичалина, 1991. – 1370 с.
4. Витгенштейн Л. Голубая и коричневая книги: предварительные материалы к «Философским исследованиям» / пер. с англ. В.А. Суровцева, В.В. Иткина. – Новосибирск: Сиб. универ. изд-во, 2008. – 253 с.
5. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: Т. 1-4. – Т. 2. И-О. – М.: Русский язык, 1989. – 779 с.
6. Дулуман Е.К. Фрэнсис Крик – величайший учёный и убеждённый атеист // Свобода от религиозного фундаментализма. – Sotref.com, 2006-2010. – Режим доступа: http://sotref.com/nauka_i_religija/ kreacionizm/555-fryensis-krik-velichajshij-uchyonyj-i-ubezhdyonnyj-ateist.html. [Дата обращения 24.04.2015].
7. Ерофеев В. «Мой очень жизненный путь…». – М.: Вагриус, 2003. – 624 с.
8. Климонтович Ю.Л. Динамический и статистический хаос. Критерии степени упорядоченности в процессах самоорганизации // Самоорганизация и наука: опыт философского осмысления / ред колл. В.С. Степин, Ю.В. Сачков и др.; отв. ред. И.А. Акчурин, В.И. Аршинов. – М.: Арго, 1994. – С. 98–126.
9. Курдюмов С. П. Интервью // Вопросы философии. – 1991. № 6. – С. 53– 57.
10. Курдюмов, Сергей Павлович // Википедия. Режим доступа: https://ru.wikipedia.org/wiki/%CA%F3%F0%E4%FE%EC%EE%E2,_%D1%E5%F0%E3%E5%E9_%CF%E0%E2%EB%EE%E2%E8%F7 [Дата обращения 24.04.2015 г.]
11. Лермонтов М. Ю. Полное собрание стихотворений: В 2 т. – Л.: Сов. писатель. Ленингр. отд-ние, 1989. – Т. 2. Стихотворения и поэмы. – 1989. – 686 с.
12. Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения / изд. 2-е. – Т. 20. – М.: Политиздат, 1961. – 828 с.
13. Пригожин И. Философия нестабильности // Вопросы философии. – 1991. – № 6. – С. 46–52.
14. Пригожин И., Стенгерс И. Порядок из хаоса. Новый диалог человека с природой / пер. с англ. – изд. 4–е стереотип. – М.: Едиториал УРСС, 2003. – 312 с.
15. Философия: Энциклопедический словарь / под ред. А. А. Ивина. – М.: Гардарики, 2006. – 1072 с.